Эрих Ремарк «Три товарища»

Роман Эриха Марии Ремарка, работу над которым он начал в 1932 году. Роман был закончен и опубликован в датском издательстве Gyldendal под названием «Kammerater» в 1936 году. В 1958 году был переведён на русский язык

Цитаты 

– Именно уметь, в этом весь секрет. Мы слишком много знаем и слишком мало умеем… потому что знаем слишком много.

Мне не хотелось думать о ней так много. Мне хотелось, чтобы она была для меня нежданным подарком, счастьем, которое пришло и снова уйдет, — только так. Я не хотел допускать и мысли, что это может стать чем-то большим. Я слишком хорошо знал, — всякая любовь хочет быть вечной, в этом и состоит ее вечная мука. Не было ничего прочного, ничего
.
– Настоящая любовь не терпит посторонних…

– Я всегда играю хорошо, когда меланхоличен,—ответил Фердинанд.
– А почему ты меланхоличен?
– Просто так. Потому что темнеет. Порядочный человек всегда становится меланхоличным, когда наступает вечер. Других особых причин не требуется. Просто так… вообще…
– Но только если он один,— сказал я.
– Конечно. Час теней. Час одиночества. Час, когда коньяк кажется особенно вкусным.

Я достал из кармана мелочь и подкинул ее на ладони.
– Вот это ты! — сказала Пат и засмеялась.— Я хочу жить, а ты хочешь денег.
– Чтобы жить! — возразил я.—Настоящий идеалист стремится к деньгам. Деньги это свобода: А свобода — жизнь.

– Вы не Успели заметить, что мы живем в эпоху полного саморастерзания? Многое, что можно было бы сделать, мы не делаем, сами не зная почему. Работа стала делом чудовищной важности: так много людей в наши дни лишены ее, что мысли о ней заслоняют все остальное. Работа — мрачная одержимость. Мы предаемся труду с вечной иллюзией, будто со временем все станет иным. Никогда ничто не изменится.

– Слишком быстро, Робби?
– Нет. Просто я очень медлительный человек. Иногда, я часто бываю не в меру медлительным? – Она улыбнулась.
– Что медленно — то прочно. А что прочно — хорошо.
– Я прочен, как пробка на воде.
– Ты гораздо прочнее, чем тебе кажется. Ты вообще не знаешь, какой ты. Я редко встречала людей, которые бы так сильно заблуждались относительно себя, как ты.

– Я так счастлива, — сказала она.
Я стоял и смотрел на нее. Она сказала только три слова. Но никогда еще я не слыхал, чтобы их так произносили. Я знал женщин, но встречи с ними всегда были мимолетными, какие-то приключения, бегство от самого себя, от отчаяния, от пустоты. Да я и не искал ничего другого; ведь я знал, что нельзя полагаться ни на что, только на самого себя и в лучшем случае на товарища. И вдруг я увидел, что значу что-то для другого человека и что он счастлив только оттого, что я рядом с ним. Это может поднять бурю в душе человека и совершенно преобразить его. Это любовь и все-таки нечто другое. Что-то такое, ради чего стоит жить. Мужчина не может жить для любви. Но жить для другого человека может.

– Сегодня самое большое приключение для меня еще впереди, — сказал я.
– Так поздно, Робби? Что ты еще надумал?
– Остаюсь здесь! — сказал я, и обнял ее. — Я остаюсь на весь вечер здесь, вдвоем с тобой.

– Как чудесно приходить домой и заставать тебя. Каждый раз это для меня сюрприз.
Она посмотрела на меня улыбаясь. Она почти никогда не отвечала, когда я говорил что-нибудь в таком роде.

– Я ждала тебя.
– Но ты не должна меня ждать. Очень страшно ждать чего-то.
Она покачала головой.
– Этого ты не понимаешь. Страшно, когда нечего ждать.

– Так обстоит дело со всеми истинами, — возразил я. — Дальше полуправд нам идти не надо. На то мы и люди. Зная одни только полуправды, мы и то творим немало глупостей. А уж если бы знали всю правду целиком, то вообще не могли бы жить.

– Ничего нельзя знать наперед. Смертельно больной человек может пережить здорового. Жизнь — очень странна штука.

– В наши дни быть богатым — это прямо-таки профессия. И совсем не простая.

– Пока человек не сдается, он сильнее своей судьбы.

– Ничего? — Он внимательно посмотрел на меня, потом снова спросил: — Ничего? Ты хочешь сказать, ничто! Но ничто — это уже много! Ничто — это зеркало, в котором отражается мир.

– А ведь по существу ты никогда ко мне серьезно не относился, правда?
– Як себе самому никогда серьезно не относился, Пат, — ответил я.
– И ко мне тоже. Скажи правду.
– Пожалуй, этого я не знаю. Но к нам обойм вместе я всегда относился страшно серьезно. Это я знаю определенно.

– Люди не сумасшедшие. Просто жадные. Один завидует другому. Всякого добра на свете хоть завались, а у большинства людей ничего нет. Тут все дело только в распределении.

Мораль — это выдумка человечества, но не вывод из жизненного опыта.

– Ведь нас теперь только двое, — проазаес Отто медленно.

– Знаешь, когда лежишь вот так, то о многом думаешь. И тогда многое, что раньше было вовсе незаметным, кажется необычайным. И знаешь, чего я теперь просто не могу понять? Что вот двое любят друг друга так, как мы, и все-таки один умирает.
– Молчи, — сказал я. — Всегда кто-нибудь умирает первым. Так всегда бывает в жизни. Но нам еще до этого далеко.
– Нужно, чтобы умирали только одинокие. Или когда ненавидят друг друга. Но не тогда, когда любят.

– И когда мне становится очень тоскливо, и я уже ничего больше не понимаю, тогда говорю себе, что уж лучше умереть, когда хочется жить, чем дожить до того, что захочется умереть…