Звенели бубенцы. И кони в жарком мыле
Тачанку понесли навстречу целине.
Тебя, мой бедный друг, в тот вечер ослепили
Два черных фонаря под выбитым пенсне.

Там шла борьба за смерть. Они дрались за место
И право наблевать за свадебным столом.
Спеша стать сразу всем, насилуя невесту,
Стреляли наугад и лезли напролом.

Сегодня город твой стал праздничной открыткой.
Классический союз гвоздики и штыка.

Ужель в скитаниях по миpy
Вас не пронзит ни разу, вдруг,
Молниеносною рапирой –
Стальное слово «Петербург»?

Ужели Пушкин, Достоевский,
Дворцов застывший плац-парад,
Нева, Мильонная и Невский
Вам ничего не говорят?

А трон Российской Клеопатры
В своем саду?.. И супротив
«Александринскаго театра»
Непоколебленный массив?

Ужель неведомы вам даже:
Фасад Казанских колоннад?

1

Мне двадцать лет. Вся жизнь моя – начало.
Как странно! Прочитал я сотни книг,
Где мудрость все законы начертала,
Где гений все премудрости постиг.
А всё ж вперёд продвинулся так мало:
Столкнись хотя бы на единый миг
С житейскою задачей лик о лик
И книжной мудрости как не бывало!
Да, где-то глубина и широта,
А юность – это высь и пустота,
Тут шум земли всего лишь дальний ропот,
И несмотря на философский пыл,
На фронтовой и на тюремный опыт,
Я только буду, но ещё не был.

A.M.D. своею кровью
Начертал он на щите.
Пушкин

Из городского тумана,
Посохом землю чертя,
Холодно, странно и рано
Вышло больное дитя.
Будто играющий в жмурки
С Вечностью — мальчик больной,
Странствуя, чертит фигурки
И призывает на бой.
Голос и дерзок и тонок,
Замысел — детски-высок.
Слабый и хилый ребенок
В ручке несет стебелек.
Стебель вселенского дела
Гладит и кличет: «Молись!»