Мы живем на круглой или плоской
Маленькой планете. Пьём. Едим.
И, затягиваясь папироской,
Иногда на небо поглядим.

Поглядим, и вдруг похолодеет
Сердце неизвестно отчего.
Из пространства синего повеет
Холодом и счастием в него.

Хочешь что-то вспомнить — нету мочи,
Тянешься — не достает рука…
Лишь ныряют в синих волнах ночи,
Как большие чайки, облака.

На Надеждинской жил один
Издатель стихов,
Назывался он господин
Блох.
Всем хорош бы… Лишь одним он был
Плох.
Фронтисписы слишком полюбил
Блох.
Фронтиспис его и погубил.
Ох!

Труден издателя путь, и тяжел, и суров и тернист,
А тут еще марка, ex-libris, шмуцтитул, и титул, и титульный лист.
Книгу за книгою Блох отправляет в печать —
Издал с десяток и начал смертельно скучать.

Поблекшим золотом и гипсовою лепкой
Здесь разукрашен невысокий потолок.
Прилавок с пальмами, с Венерою-калекой,
И стонет граммофон у выщербленных ног.

Олеографии отличные на стенах, —
От дыма вечного они старинный вид
Приобрели. Из разноцветных кружек пена
Через края на мрамор столиков бежит.

Все посетители пивной сегодня в сборе:
Пальто гороховые, в клетку пиджаки.

Визжат гудки. Несется ругань с барок —
Уже огни в таверне зажжены.
И, вечера июльского подарок,
Встает в окошке полукруг луны.

Как хорошо на пристани в Марсели
Тебя встречать, румяная луна.
Раздумывать — какие птицы сели
На колокольню, что вдали видна.

Глядеть, как шумно роются колеса
«Септимии», влачащие ее,
Как рослая любовница матроса
Полощет в луже — грубое белье.