В Сибири ненастное лето.
В июле и дождь, и ветра.
Картошка не выдала цвета,
трава поднялась, как гора.
А в небе лишь мрака движенье,
рождение зябкой воды…
А если и вспыхнет свеченье,
то – свет самолетной звезды…

В то лето шли дожди и плакала погода.
Над тем, что впереди не виделось исхода.
И в стареньком плаще среди людей по лужам,
Как будто средь вещей, шагал я неуклюже.

Не жалейте меня, не жалейте,
Что теперь говорить: «Чья вина?»
Вы вино по стаканам разлейте
И скажите: «Привет, старина!»
В кровь израненные именами,
Выпьем, братцы, теперь без прикрас
Мы за женщин, оставленных нами,
И за женщин, оставивших нас.

Дворник шаркает метлою.
Кровельщик по крыше бьёт.
По асфальту каблуками
Целый день стучит народ.

За углом скрипит лебедка.
На углу рычит КАМАЗ.
Трактор тащит железяку
По дороге целый час.

У ворот ревёт компрессор,
Оглашает эхо двор.
Смех на лестничной площадке,
За стеною — разговор.

Самолёт гудит на небе —
Вон он виден из окна!..

Я уже совсем не помню,
Что такое тишина.

Сырое лето. Я лежу
В постели — болен. Что-то подступает
Горячее и жгучее в груди.
А на усадьбе, в те?нях светлой ночи,
Собаки с лаем носятся вкруг дома.
И меж своих — я сам не свой. Меж кровных
Бескровен — и не знаю чувств родства.
И люди опостылели немногим
Лишь меньше, чем убитый мной комар.
И свечкою давно озарено
То место в книжке, где профессор скучный,
Как ноющий комар, — поет мне в уши,
Что женщина у нас угнетена
И потому сходна судьбой с рабочим.