Я сразу в жертву ей принёс
Приятелей-друзей.
Я на неё глядел до слёз.
Я улыбался ей.
Я с нею прогулял урок.
Я ей купил тетрадь…

А не дралась бы — я бы мог
Её поцеловать.

Он был сложен, как Апполон,
Она была стройна, как зонд желабоватый.
И каждый день, он словно тень
К ней приходил слегка подвыпивший и фронтоватый.

Вы мне нужней, чем сто рублей,
Вы мне дорожже килограма сульфидина,
Я Вам пою, цветы дарю —
Вы ж холодны, как заливная осетрина!

Он стал суров, как сам Тонков.
Она бледна, как молодая спирохета.
И миокард схватил инфаркт
И в testis полное отсутствие секрета

В аорте гул, и жидкий стул,
Давленье крови опустилось до предела,
Ваш томный взгляд и нежный зад
Уже не гонят кровь в пещеристое тело.

За стихи о «дамском упоенье» разложившийся коммунист одесской контрольной комиссии из партии исключен…

«В каком-то дамском упоенье»
Гляжу на щечки эти две,
И — словно солнца ударенье
В моей несчастной голове.
Кругом одесская натура
Лежит бесчувственным пластом,
А вы, как чудная гравюра,
Смеетесь дивным вашим ртом.
И это тем понятно боле,
Что вы смеетесь, хохоча,
А ваши зубки, как фасоли
На фоне знойного луча.

О, если хочешь ты, чтоб робко и смиренно
Я голову склонил к твоим ногам,
Как побежденный —
Напрасно!..
Оставь меня, уйди! – еще ни перед кем,
Ни пред одним земным кумиром, —
Ни пред людьми, ни перед Богом, —
Я не склонял свободного чела.
Моей любви я не унижу,
Я не паду во прах перед тобой, —
Пусть лучше сердце разорвется
От муки!
Но если ты мне просто,
Как брату брат,
Как равный равному, протянешь руку
И скажешь: «Вместе легче
И веселей работать!»