Уж холодом веет осенним,
И мнится, вершины шумят:
Мы плащ зеленеющий сменим
На ярко пурпурный наряд.

И мнится — цветы, увядая,
Друг другу прощальный поклон
Шлют, молча головки склоняя,
Как в день роковых похорон.

И вечер осенний так кроток,
И грусть его сердцу мила,
Как свет из больничных решеток,
Как дыма кадильного мгла.

Природа устала, — и скоро
Ко сну ее склонит недуг,
Но жизнь суетная для взора,
Для сердца все то же вокруг.

Снова крепким ароматом отцветающего лета,
Словно ласкою забытою, пахнуло мне в лицо.
День осенний смотрит отблесками мертвенного света
И осыпал желтым листом, точно трауром, крыльцо.

С тихой жалобой и лаской и с мольбою покаянной
Я хотел склонить бы голову на любящую грудь,
Как склоняет ива ветки в пруд холодный и туманный,
Чтоб пред долгою разлукой о себе ему шепнуть.

Осень. Копают картошку.
Жгут в огороде ботву.
Все-таки грустно немножко
в этом моем «наяву».

Поле, как после болезни:
стрижено-брито… В лесу
за ночь деревья облезли,
листья — внизу.

Лает собака. Причина:
вышел мужик на крыльцо.
Птица, едва различима,
чертит кольцо.

Вот и не пишется… Знобко.
Печь затопи, дуралей!
Ну а стихи — на растопку,
чтобы теплей…

Какая царская нынче осень в Царском селе!
Какие красные листья тянутся к черной земле,
какое синее небо и золотая трава,
какие высокопарные хочется крикнуть слова.

Но вот опускается вечер,
и слышится ветер с полей,
и филин рыдает, как Вертер,
над серенькой мышкой своей.

Уже он не первую губит,
не первые вопли слышны.
Он плоть их невинную любит,
а души ему не нужны.