Пугали богами.
А он говорил: «Враки!»
Твердили:
«Держи себя в рамках…»
А он посмеивался.
И в небо глядел.
И шел по земле.
И осмеливался!
И рушились рамки!
И вновь воздвигались
рамки…

«Держи себя в рамках…»
А он отвечал дерзко!
«Держи себя в рамках…»
А он презирал страхи.
А он смеялся!
Ему было в рамках тесно.
Во всех.

Даже в траурной
рамке.

Этих снежинок
смесь.
Этого снега
прах.
Как запоздалая месть
летнему буйству трав.
Этих снежинок
явь,
призрачное крыло.
Белого небытия
множественное число…
Этого снега
нрав.
Этого снега
боль:
в небе себя разъяв,
стать на земле
собой.
Этого снега
срок.
Этого снега
круг.
Странная мгла дорог,
понятая не вдруг.
Выученная наизусть,
начатая с азов,
этого снега
грусть.

Сорок трудный год. Омский госпиталь.
Коридоры сухие и маркие.
Шепчет старая нянечка: «Господи,
До чего же артисты маленькие! »

Мы шагаем палатами длинными.
Мы почти растворяемся в них
С балалайками, с мандолинами
И с большими пачками книг.

Что в программе? В программе — чтение,
Пара песен военных, «правильных»…
Мы в палату тяжелораненных
Входим с трепетом и почтением.

Я буквы выучил еще до школы,
и это было сладко и рисково…
Но я любую книжную лавину
бесстрашно сокращал наполовину.
Природа
и другие «трали-вали»
меня совсем не интересовали.
Читал я от заката до рассвета,—
сюжета требовал от книг!
Сюжета!
И ничего не принимал взамен…
Стать грамотным
я так и не сумел.