Я верующим был.
Почти с рожденья
я верил с удивленным наслажденьем
в счастливый свет домов многооконных…
Весь город был в портретах, как в иконах.
И крестные ходы — по-районно —
несли
свои хоругви и знамена…

А я писал, от радости шалея,
о том, как мудро смотрят с Мавзолея
на нас вожди «особого закала»
(Я мало знал.
И это помогало.)
Я усомниться в вере: не пытался.

Стихи прошли.

Я жизнь люблю безбожно!
Хоть знаю наперёд,
что рано или поздно
настанет
мой черёд.
Я упаду на камни
и, уходя
во тьму,
усталыми руками
землю
обниму…
Хочу, чтоб не поверили,
узнав, друзья мой.
Хочу, чтоб на мгновение
охрипли
соловьи!
Чтобы впадая в ярость,
весна по свету шла…
Хочу, чтоб ты
смеялась!
И счастлива была.

Я родился — нескладным и длинным —
в одну из душных ночей.
Грибные июньские ливни
звенели, как связки ключей.
Приоткрыли огромный мир они,
зайчиками
прошлись по стене…

«Ребенок
удивительно смирный…» —
врач сказал обо мне.
…А соседка достала карты,
и они сообщили, что
буду я
ни слишком богатым,
но очень спокойным зато.
Не пойду ни в какие бури,
неудачи смогу обойти
и что дальних дорог
не будет
на моем пути.

Я шагал по земле, было зябко в душе и окрест.
Я тащил на усталой спине свой единственный крест.
Было холодно так, что во рту замерзали слова.
И тогда я решил этот крест расколоть на дрова.
И разжег я костер на снегу.
И стоял.
И смотрел,
как мой крест одинокий удивленно и тихо горел…
А потом зашагал я опять среди черных полей.
Нет креста за спиной…

Без него мне
еще тяжелей.