Ни собственный мой страх, ни дух, что мир тревожит,
Мир, замечтавшийся о будущности дел,
Любви моей года определить не может,
Хотя бы даже ей готовился предел.
Смертельный месяц мой прошел свое затменье,
И прорицатели смеются над собой,
Сомнения теперь сменило уверенье,
Оливковая ветвь приносит мир благой.
Благодаря росе, ниспавшей в это время,
Свежей моя любовь и смерть мне не страшна,
Я буду жить назло в стихе, тогда как племя
Глупцов беспомощных похитить смерть должна,
И вечный мавзолей в стихах, тобой внушенных,
Переживет металл тиранов погребенных.

Что может мозг создать, изобразить чернила,
Как может передать мой дух восторг любви,
Что нового сказать; где творческая сила,
Чтоб выразить любовь и качества твои?
Ничто, мой юноша прекрасный, — но порою
Счастливо повторять я каждый день готов
Все то же самое молитвою святою:
Твоя любовь во мне, в тебе моя любовь.
То вечная любовь, ее не разрушает
Стремленье времени завистливым серпом,
Перед морщинами она не отступает
И старость делает навек своим пажом,
Предчувствуя, что мысль любви родится там,
Где внешностью любовь подобна мертвецам.

О нет, не говори, что сердцем пред тобою
Я изменил, хотя слабей в разлуке пыл.
Скорей расстануся без страха сам с собою,
Но не с душой, что я в тебе похоронил.
Любовь моя — очаг, и если я скитаюсь,
То возвращаюсь вновь к нему, как пилигрим;
Сам приношу воды, с дороги омываюсь,
Стирая пятна, пыль, — и греюсь перед ним.
И если есть во мне те слабости, так трудно,
Так горячо у всех волнующие кровь,
То и тогда не верь, чтоб мог я безрассудно
Растратить без тебя всю страсть и всю любовь, —
И верь — вселенную я ни во что не ставлю,
Тебя, о роза, я одну люблю и славлю.

«На землю ступай,- провиденье сказало,-
И пристально там посмотри на людей,
Дела их твоя чтоб душа замечала
И в памяти ясно хранила своей.
Ты вырви в них душу и в смелом созданье
Ее передай им ты в звучных словах,
И эти слова не исчезнут в преданье
И вечно в людских сохранятся умах.
Иди же, мой сын, безбоязненно, смело,
Иди же, иди ты, мой избранный, в мир,
Иди и свершай там великое дело…»
Сказало, решило — явился Шекспир.