У меня есть улыбка одна:
Так, движенье чуть видное губ,
Для тебя я ее берегу
Ведь она мне любовью дана.
Все равно, что ты наглый и злой,
Все равно, что ты любишь других.
Предо мной золотой аналой,
И со мной сероглазый жених.
1
Вот пошли валы валандать,
забелелась кипень.
Верхним ветром белый ландыш
над волной просыпан.
Забурлилась, заиграла,
загремела Волга,
закружила влажью вала
кружево восторга.
Нет на свете выше воли,
чем на этих гребнях,
и на них сидеть изволит
пеньявода-Хлебник.
И на них, наплывши тучей,
под трезвон московский,
небо взять в стальные крючья
учит Маяковский.
И влачит Бурлюк-бурлака
баржу вешних кликов,
и дыбятся, у орла как,
перья воли дикой.
С востока вслед за утренней звездой
Приходит май и щедрою рукой
На землю льет в лучах зари победных
Дождь желтых буковиц и примул бледных.
В юных душах, светлый май,
Пыл желаний пробуждай,
Снова зеленью веселой
Разубрав холмы и долы.
Прими, желанный гость, привет от нас,
Тебе хвалу поющих в этот час!
Товарищи!
Пускай, прельщая вас неисполнимым чудом,
Враги туманят вам глаза словесным блудом.
Я буду говорить для рыцарей труда.
Перед своим, родным, перед рабочим людом
Льстецом я не был никогда.
Я знал: мне верит мой читатель,
Как ни суров я был в моих стихах порой.
Я честно говорил герою: ты — герой!
И трусу говорил: ты — трус и ты — предатель!
И если мне бросал упреки маловер,
Я знал: то меньшевик лукавый, иль эс-эр,
Иль ошалелый обыватель,
Коль не прямой лакей баронов и князей,
Сам черносотенный Гамзей.