В гроте Венерином мы горим…
Зовы голубок, россыпи роз…
Даже не снится нам круглый Рим
И странничий посох, что каждый нес.
Сирены, сирены, сладелый плен.
Алого сумрака смутный гнет,
А путь был ангелом благословен,
Коней стреноженных до сих пор он пасет.
Золотого моря желанный лов
Сладчайшего в мире коснулся дна.
Благовещеньем колоколов —
В полях родных земная весна.
Если вспять поглядеть,
открывается странный масштаб:
Непомерные мелочи
и никакой перспективы…
Я любила военных оркестров
простые мотивы
И венки из еловых,
казалось бы, праздничных лап.
Я любила террасу наемную…
Детство — ожог!
Мажут спину сметаной.
А дальше — и помнить не стоит.
Если мама устанет
и на ночь окно не закроет,
Золотая звезда
изрисует косой потолок.
Мне рукою машет
Маленький сынок.
Боковой карманчик
От платка промок.
Мальчик синеглазый,
Веточка моя,
Так еще ни разу
Не грустила я.
Тронутся вагоны
Через пять минут,
В первом эшелоне
Детский сад везут.
Дети страшных сказок
Слышать не должны,
Грохота фугасок,
Топота войны.
Вас везут на Каму,
Дальше на восток.
Ты почаще маму
Вспоминай, сынок.
Письма шли почаще,
Буквы не забудь…
Там почтовый ящик
Будет где-нибудь.
Геодезическая практика
проводилась после первого курса,
для геофизиков и геологов одновременно,
в Псковской области,
в местности сильно пересеченной
и чрезвычайно живописной
(холмы, озера).
Перед ужином
у меня оставалось обычно час-полтора
для аристократических дилетантских прогулок
в прекрасное царство флоры.
Однажды
ко мне подошел один из самых высоколобых
геологов
(звали его Стасик),
поглядел на цветок у меня в руках
и произнес:
— Melampyrum sylvestre.
