Я лгать не буду, что сожжен жесток
Июльским ветром, как трава степей
Под небом беспощадного Востока.
И я не стал наивней и глупей.

Нет, милая. Не мучась, не ревнуя
И уходя от лишней суеты,
Я небеса за нашу страсть земную
Благодарю. Благодари и ты.

Мамочка, здравствуй, чудесное утро!
Я не мешал тебе спать?
Вырасту я — буду сильным и мудрым,
Буду твой сон охранять.

Мама, смотри, вот мой маленький пальчик!
Мама, с тобой хорошо!
Мама, ты знаешь, я, кажется, мальчик!
Буду, как папа, большой…

Мама, ты знаешь, я слышал сегодня
Новое слово — «аборт»…
Мама, зачем чьи-то пальцы так больно
Твой нажимают живот?

Маму не трогайте, дяди и тёти!

В потёмках слышно птичье щебетанье,
шумят деревья, и поёт ручей,
и розовеет в облаках мерцанье,
как жажда ранней страсти. Ночь светлей
И прикасается рассвет, ревнуя,
к горячечной и смятой простыне,
слабея, увядают поцелуи —
с улыбкой забываясь в полусне.

Якобу ван Ходдису.

Морского лона потемнело дно.
А где-то под водой, на глубине,
Горит огонь — родимое пятно
На теле ночи, на бездонном дне.

А здесь, во тьме, над током тёмных лет
Зеленопёрый, красноклювый сон
С увядшей лилией — ночной привет:
Но мёртв старик. И вял и жёлт висок.

Сон, он — павлин, что перьями встряхнул.
Лиловым сновидения дымком,
Прозрачной изморосью сеют.