Перед съездом в Генуе
Споры, что вино:
Риму ль, Карфагену ли
Лавровый венок?
А в Москве — воскресный звон
Всех церквей нэпо:
В центре всюду — «Трест und Sohn»,
С краю — «Mon repos».
Жизнь не остановится,
Все спешит, бежит;
Не она виновница,
Если жмут межи.
Крикнуть бы при случае:
«Друг, остановись!
Заключи-ка лучшее
В малый парадис!»
Солнце — на экваторе…
Но, где мы вдвоем,
Холоден, как в атрии,
Ровный водоем;
И пускай в Аляске вой
Вихрей у могил, —
Ты улыбкой ласковой
Солнцу помоги!

Мысленно, да! но с какой напряженностью
Сквозь окна из книг озираем весь мир мы!
Я пластался мечтой над огромной сожженностью
Сахары, тонул в знойных зарослях Бирмы;
Я следил, веки сжав, как с руки краснокожего,
Вся в перьях, летя, пела смерти вестунья;
Я слушал, чтоб в строфы влить звука похожего
Твой грохот, твой дым, в твердь, Мози-оа-Тунья!
Сто раз, нет, сто сотен, пока свое пол-лица
Земля крыла в сумрак, — покой океанам!

Возвысила ночь свою черную голову,
Созвездьями смотрит на море и сушу,
И, в волны пролитому, яркому олову
Вверяю ночную, бездомную душу.
Мечта моя! челн в беспредельности кинутый!
Качают тебя огне-синие дали,
Заброшены весла, уключины вынуты,
Со скрипом ненужные реи упали.
Не надо руля и косматого паруса!
Прочь, прежние гавани, берег знакомый!
А волны вздымают за ярусом ярусы,
И водные шире и шире объемы.

Связанные взглядом,
Над открытой бездной
Наклонились мы,
Рядом! рядом! рядом!
С дрожью бесполезной
Пред соблазном тьмы.
Взоры уклоняя,
Шепчешь ты проклятья
Общему пути, —
Зная! зная! зная!
Что тесней объятья
Мы должны сплести!
Что твои усилья
Разорвать сплетенья
Наших рук и глаз!
Крылья! крылья! крылья! —
Яркое виденье
Ослепило нас.
Страшен и неведом,
Там Крылатый Кто-то
Озарен огнем.