В холодной мгле в смертельном подземельи
Ростут туманные как призраки цветы
Безрадостный у вожделенной цели
Простерший Мертвые персты

Тогда стоявшая у сомкнутого входа
Тихонько подняла пустующую длань
Шепнула мне «пастух несчастный встань
Укройся от дождя в приюте темном грота».

Весна идет по дорогам.
Первый гром гремит в облаках.
В снеговой воде
до порога
утопает изба лесника.
За рекою в траве примятой,
на залитом водой лугу,
словно вылупились цыплята:
вербы
в желтом сквозном пуху.

Всю ту зимушку седую,
как я жил, не знаю сам,
и горюя и бедуя
по особенным глазам.
Как два раза на неделе
по снегам хотел пойти,
как суровые метели
заметали все пути…
Как пришел я в полночь мая,
соблюдая тишину,
задыхаясь, замирая,
к соловьевскому окну —
про любовь свою сказать,
Александру в жены звать.
Александра Соловьева,
ты забыла ли давно,
двадцать пять минут второго,
неизвестный стук в окно?

Вскрик во сне; по чёрным переулкам — ветер,
и синева весны — сквозь голизну ветвей.
Пурпурные ночные росы, гаснут звезды.
Зеленовато светает река, и старые аллеи серебрятся,
и городские башни; о нежность опьяненья —
скольжение челна и тёмный зов дрозда
в садах младенчества. Светлеет розоватый флёр.
Весело воды шумят. О, влажные тени лугов,
мягкая поступь зверья; зелень и цветь ветвей
задевают хрустальный лоб; блики от лодочной качки.