Вот некролог, словно отговорка,
Объяснил смертельный мой исход
Просто: он — помер, он — поморка,-
Это то же, что огонь и лед…

И тогда все поймут, кого потеряли,
И осудят ее — это точно,-
Скажут: «Как он любил! А она…» — и так далее.
Вот причина: «Муму» и пощечина.

Будет так — суда и караваны
Проревут про траурную весть,
И запьют от горя капитаны,
И суровей станет Север весь.

Всю войну под завязку я все к дому тянулся,
И хотя горячился, воевал делово.
Ну а он торопился, как-то раз не пригнулся,-
И в войне взад-вперед обернулся, за два года — всего ничего!

Не слыхать его пульса с сорок третьей весны,
Ну а я окунулся в довоенные сны.
И гляжу я, дурея, но дышу тяжело…
Он был лучше, добрее, добрее, добрее,
Добрее, ну а мне повезло.

Я за пазухой не жил, не пил с господом чая,
Я ни в тыл не стремился, ни судьбе под подол,
Но мне женщины молча намекали, встречая:
Если б ты там навеки остался, может, мой бы обратно пришел.

В томленье одиноком в тени — не на виду,

Под неусыпным оком цвела она в саду.
Маман — всегда с друзьями, папа от них сбежал,
Зато Каштан ветвями от взглядов укрывал.
Высоко ль или низко каштан над головой,-
Но Роза-гимназистка увидела — его.

Нарцисс — цветок воспетый, отец его — магнат,
И многих Роз до этой вдыхал он аромат.
Он вовсе был не хамом — изысканных манер.

— Баю-баю-баюшки-баю…
Что за привередливый ребенок!
Будешь вырываться из пеленок —
Я тебя, бай-баюшки, уб*ю!

— До чего же голос тонок, звонок,
Просто баю-баюшки-баю!
Всякий непослушный поросенок
Вырастает в крупную свинью.

— Погибаю, баюшки-баю!
— Дым из барабанних перепонок!

Замолчи, визгливый поросенок,-
Я тебя, бай-баюшки, уб*ю!