Давно я понял: жить мы не смогли бы,
И что ушла — все правильно, клянусь,-
А за поклоны к праздникам — спасибо,
И за приветы тоже не сержусь.

А зря заботишься, хотя и пишешь — муж, но,
Как видно, он тебя не балует грошом,-
Так что, скажу за яблоки — не нужно,
А вот за курево и водку — хорошо.

Ты не пиши мне про березы, вербы —
Прошу Христом, не то я враз усну,-
Ведь здесь растут такие, Маша, кедры,
Что вовсе не скучаю за сосну!

Я не люблю фатального исхода,
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
В которое болею или пью.
Я не люблю холодного цинизма,
В восторженность не верю, и еще —
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.
Я не люблю, когда наполовину,
Или когда прервали разговор.
Я не люблю, когда стреляют в спину,
Я также против выстрелов в упор.
Я ненавижу сплетни в виде версий,
Червей сомненья, почестей иглу.

Что-за дом притих, погружен во мрак ?
На семи лихих, продувных ветрах.
Всеми окнами обратясь в овраг,
А воротами на проезжий тракт.

Ох устал я, устал, но лошадок распряг.
Есть живой кто-нибудь ? Выходи, помоги…
Никого. Только тень промелькнула в сенях,
Да стервятник спустился и сузил круги.

В дом заходишь, как, все равно в кабак.
А народишко — каждый третий враг.

Ой, Вань! Смотри, какие клоуны!
Рот — хоть завязочки пришей!
А до чего ж, Вань, размалеваны.
И голос, как у алкашей.
А тот похож, нет, правда, вань,
На шурина — такая ж пьянь!
Нет, нет, ты глянь, нет, нет,
Ты глянь, я вправду, Вань!

— Послушай, Зин, не трогай шурина!
Какой ни есть, а он — родня!
Сама намазана, прокурена…
Гляди, дождешься у меня!