Слюнявы, горды, мордаты,
Держа раскорякой ноги,
Собаки — аристокрвты —
Боксеры, бульдоги, доги —

Хозяев своих послушных
Выводят на поводках.
Собачьей элите скучно,
Пресыщенность в злых зрачках.

Живые иконостасы —
Висят до земли медали —
Животные высшей расы,
Все в жизни они видали…

Гарцуя на лапках шатких,
Закутанные в попонки,
Гуляют аристократки —
Чистейших кровей болонки.

Много лет об одном думать,
Много лет не смогу забыть
Белорусский рассвет угрюмый,
Уцелевший угол избы —
Наш привал после ночи похода…
Через трупы бегут ручьи.
На опушке, металлом изглоданной,
Обгоревший танкист кричит.
Тарахтит весёлая кухня,
И ворчит «комсомольский бог»:
— Вот, мол, ноги совсем опухли,
Вот, мол, даже не снять сапог…

Гасли звёзды. Сёла горели.

Неужель тобою позабыто
То, о чём забыть я не могу?
Тонут, тонут конские копыта
В мокром неслежавшемся снегу.
Мы с тобою — первый раз в разведке,
Нам с тобой — по восемнадцать лет.
Пуля сбила хлопья снега с ветки,
В тёмном воздухе оставив след.

Вновь снежинки надо мною кружат,
Тихо оседая на висках.
Ставшая большой любовью, дружба
Умирает на моих глазах…
Сколько раз от смерти уносили
Мы с тобою раненых в бою —
Неужели мы теперь не в силе
Воскресить, спасти любовь свою?

«Великий» —
Поэт называет поэта,
Но поздно приходит
Признание это.
Великий не слышит,
Поскольку не дышит,
А если б услышал,
Ответил бы:
— Тише!
Могильная нас разделяет ограда,
Уже ничего, дорогие, не надо.
Спасибо, но поздно,
Простите, но поздно…

А небо так звездно,
А время так грозно…